Ярким примером того, как идеи Фрейда, Юнга и Клейн можно соединить в единое целое, чтобы «подогнать» к груди, являются труды британского психоаналитика Джеймса Астора (James Astor). Астор пересмотрел вызывавшую многочисленные дискуссии тему: как именно младенцы видят грудь. «Сразу после рождения и первые несколько недель жизни грудь для младенца — это весь его мир, именно так, не часть целого, а как целое. Лишь позже, когда младенец начинает осваивать географию собственного тела и тела матери, только тогда он воспринимает грудь как часть целого» [244] .
Астор выводит тему груди за рамки взаимодействия матери и ребенка и экстраполирует ее на отношения психоаналитика и пациента. По аналогии с парой, участвующей в грудном вскармливании, он утверждает, что «разум аналитика есть в действительности грудь, дающая пищу для размышления, что является частью психоаналитического воспитания наших пациентов». Пациент не может в полной мере оценить эту «грудь психоаналитика», «пока его не отлучат от нее в конце психоанализа». Как метафора, сравнение психоаналитика и кормящей матери не лишено очарования, хотя это мало чем помогает нам в понимании процесса терапии.
По крайней мере, заслугой психоанализа можно считать то, что он прояснил, почему груди действуют в психике человека как множественные символы, даже при том, что интерпретировались они исключительно в связи с материнскими и сексуальными ассоциациями. Но приверженцам психоанализа обычно не удавалось разглядеть другие значения груди, не связанные со вскармливанием и сексом. Рассмотрим в качестве примера анорексию. Это психическое отклонение, при котором человек одержим идеей потери веса. В течение примерно ста лет после того, как это состояние было описано в 1873 году французским врачом Шарлем Лазегом (Charles Lasegue) и английским врачом Уильямом Галлом (William Gull), оно считалось достаточно редким [245] . Но за последние двадцать пять лет анорексия — это уже не отдельные случаи, а почти эпидемия среди молодых женщин, которые составляют около 90 процентов больных анорексией в США.
Психоаналитики традиционно трактовали анорексию как «отказ от женственности» и от взрослой гетеросексуальности. В начале 1970-х годов, когда число случаев анорексии начало расти, среди психиатров превалировало мнение, согласно которому это состояние являлось следствием глубокого невротического конфликта вокруг сексуальности, корни которого кроются в семье пациента. Лечить анорексию пытались принудительным кормлением и семейной психотерапией. Но многие критики из числа феминисток настаивали на том, что голодание страдающих анорексией куда в большей степени связано с «тиранией стройности» и необходимостью выглядеть «по-мальчишески» в мире, где привилегии отданы мужчинам [246] . Они указывали на то, что многие девушки, страдающие анорексией, бессознательно, но справедливо боятся того, что из-за жира на груди и бедрах они будут казаться глупыми или уязвимыми для мальчиков и мужчин. То, что они отвергали свои груди, было отрицанием не только сексуальности и материнства. Эти девушки отвергали ущемление прав женщин в социальной, экономической и интеллектуальной областях, которое они видели вокруг. И часто примером этого становилась жизнь их собственной матери. Страдающие анорексией знают, что они не могут контролировать окружающий мир — созданный либо их семьей, либо обществом — но они верят, что могут контролировать вес своего тела. В действительности, потеряв в весе, они часто доходят до такого состояния, когда уже не способны контролировать прием пищи, и их вес снижается до опасной, а иногда и до смертельной отметки. В наше время, в связи с повышенным вниманием к анорексии и другим нарушениям питания, психиатры пересмотрели причины заболевания и разработали новые комплексные модели лечения, более соответствующие психологии молодых женщин и учитывающие целый спектр значений, которыми культура наделяет женские формы.
За пределами профессиональных кругов «психологическая» грудь стала основной темой популярной культуры. Вспомните бесчисленные комиксы, в которых неодушевленные предметы — яблоки, яйца, горы — ассоциируются с образом груди в мозгу человека. Вспомните грудь-монстра в фильме Вуди Аллена «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить» (1972), которая убегает из лаборатории сумасшедшего ученого и разоряет окрестности, а справиться с ней смог только комический герой Вуди Аллена, потрясающий распятием.
Вспомните роман Филипа Рота (Philip Roth) «Грудь», герой которого превращается в огромную молочную железу. Когда герой этой выдумки (при всем уважении к Кафке) пытается разобраться в своем затруднительном положении, с его уст срывается типичный псевдопсихологический лепет Восточного побережья: «Почему эта примитивная идентификация именно с этим объектом младенческого поклонения? Какие неутоленные аппетиты, какие страхи из колыбели, какие фрагменты моего самого далекого прошлого соединились, чтобы создать форму такой классической простоты?» [247] Превращение взрослого мужчины в гигантскую грудь представлено как форма исполнения желания, развенчивающая одержимость целого поколения.
Коротко, используя термины Фрейда, можно сказать, что до сих пор американцы говорят об «оральных» типах, а французы рассматривают американскую одержимость грудью как задержавшееся детство (они забывают о собственном поклонении груди в минувшие века). Теперь, когда мы вспоминаем взгляд на грудь, популяризованный психоаналитиками, мы смеемся над тем, чему когда-то поклонялись. Немногие буквально понимают высказывание Фрейда о том, что «ребенок никогда не забудет боль потери материнской груди» [248] . И мы уже не называем мать, не способную кормить грудью своего ребенка, патологической «истеричкой» и не лечим ее сеансами гипноза, как делал это Фрейд в одном памятном случае [249] . Хотя мы не забываем о многих подсознательных побудительных причинах, определяющих выбор человека в жизни, мы больше не связаны ни на чем не основанными догмами, притворяющимися наукой. Иногда грудь — это просто грудь.
Глава шестая
ГРУДЬ КАК ИСТОЧНИК КОММЕРЧЕСКОЙ ВЫГОДЫ: ОТ КОРСЕТОВ ДО КИБЕРСЕКСА
В нашем одержимом грудью обществе у грудей практически неограниченные коммерческие возможности. Они не только способствовали появлению бюстгальтеров и лосьонов для тела, но, появляясь рядом с автомобилями и напитками, повышали продажи и этих товаров. «С грудью вы можете продать все что угодно», — так недавно высказался французский врач [250] .
На рынке груди женщины являются одновременно продавцами и покупателями.
Как на покупателей на них обрушивается вал товаров, предназначенных для того, чтобы одеть, поддержать, защитить, украсить и увеличить их грудь. Уже со времен позднего Средневековья, когда был изобретен современный вид корсета, мода использовала постоянное изменение нижнего белья, которое соответствовало меняющимся представлениям об идеальных женских формах. Попытки прикрыть тело, сжать, увеличить в некоторых местах или даже изуродовать его к настоящему времени настолько глубоко укоренились в коллективном подсознательном, что трудно говорить о «естественном» теле. Идея социального конструирования тела стала данностью для большинства историков пола. Анна Холландер подвела итог визуальной взаимосвязи моды и плоти в своей книге с интересным названием «Видеть сквозь одежду» [251] . Та одежда, которая непосредственно контактирует с обнаженным телом, часто рассматривается как сексуальный объект сам по себе, фетиш среди обычной одежды.